67. Умирали, как от холеры, и гнали водку
Известный художник Кузьма Сергеевич Петров-Водкин в 1893-1895 годах
обучался в Классах живописи и рисования самарского художника Ф.Е.Бурова.
Перед этим он неудачно пытался поступить в Самарское железнодорожное
училище. На экзамене Кузьма должен был письменно изложить историю
России. Первая фраза появилась довольно быстро: "Древние русские
жили в курных ямах, как полудикие люди, и сеяли хлебные злаки".
Подумав, он поселил в этих ямах "древнерусских детей",
которые умирали в них "как цыплята". Тут абитуриента одолело
сомнение: "цы" или "ци"? Он зачеркнул слово
и написал: "Умирали, как от холеры". Обитатели ям промышляли
"пушным зверем" и "гонкой водки". На мирных
жителей "полезли" вооруженные артели, которые на собранную
дань стали строить города. Потом возникли междоусобицы между князьями
и... преподаватель объявил, что отпущенные для экзамена два часа
истекли.
Обратно свои бумаги Кузьма получил вместе со словами: "Этак,
молодой человек, ты и поезд в яму загонишь, как отечество родное
загнал".
68. Почему не ходят коровы
Федор Емельянович Буров, решив спасти "культурной работой"
бывшего студента алкоголика Петра Ивановича, привлек его к преподаванию
литературы ученикам Классов живописи и рисования.
В перерывах между чтением Толстого ребята могли задавать новому
учителю вопросы.
- Петр Иванович, а вы астрономов видали?
- Видал.
- Правда, от них все небо видно? Кивок головой.
- А месяц тоже видно?
- Месяц совсем видно.
- А что на нем видно, Петр Иванович?
- Горы и долины разные.
- А коровы там ходят?
-Не-ет, Коровы и люди передохли!.. Ребятки, нет ли у кого из вас
гривенника?
69. Не мешай!
Семнадцатилетний Петров-Водкин однажды попал в Самарский театр.
Получив контрамарку, он забрался на самый верх. Взглянув вниз, где
было темно, как в колодце, Кузьма тоскливо подумал: "Не театр,
а тюрьма." Вскоре галерка наполнилась молодежью. Защелкали
орехи. Кто-то хлопнул пробкой и открыл бутылку кислых щей... На
сцене шел спектакль, а на галерке визжала девица, пахло застарелым
потом и пивом. Потрясенный Кузьма вскочил, но его резко дернули
за пиджак, и недовольный голос громко сказал: "Чего мешаешь
театром пользоваться?"
70. Легко ли быть поэтом?
Алексей Максимович Пешков (Горький) в 1895-1896 годах жил в Самаре.
Он работал в "Самарской газете" и писал многочисленные
очерки, фельетоны, рассказы.
Тогда же в Самаре жил один человек, считавший себя поэтом и посылавший
в редакцию потоки своих произведений. Как-то он напечатал стихи
на листах розовой бумаги и раздал ее по гастрономическим магазинам
города для заворачивания продуктов. Покупатели, таким образом, могли
бесплатно знакомиться с творчеством своего .земляка. Стихи были
"неизлечимо малограмотны и чрезвычайно пошлы." Поэт имел
несчастье носить фамилию Скукин. И доведенный до раздражения Горький,
упоминая о стихотворце. прибавил к его фамилии слово "сын."
Кстати, за эту вольность Алексею Максимовичу крепко досталось от
деликатнейшего Владимира Галактионовича Короленко.
71. Отдадим рабочим
Однажды в редакцию "Самарской газеты" приехал старый часовщик-еврей.
Он доставил купленные кем-то в дар Горькому часы. В руках часовщик
держал листок отрывного календаря с характерным неразборчивым почерком
Гарина-Михайловского, и Горький догадался, кому обязан неожиданным
презентом.
Подозрительно оглядев молодого журналиста, часовщик уточнил:
- Может, есть другой Пешков - Горький - нет?
- Нет. Давайте часы.
- Ну, хорошо, хорошо.
Часовщик удалился и через минуту с помощью ломового извозчика внес
большой ящик и поставил его на пол
- Распишите, что получили.
- Это что такое.
- Вы знаете, часы.
- Стенные.
- Ну да. Десять часов.
- Десять штук?
- Пусть будет штук.
Дней через пять в редакции появился Гарин-Михайловский
- Это вы прислали мне часы? - спросил Горький
- Ах, да! А - что? Мне же они не нужны. Выяснилось, что гуляя в
Сызрани по берегу Волги, Николай Георгиевич увидел мальчика - еврея,
удившего рыбу Мальчик жил с дедом-часовщиком в пыли, грязи, нищете
- У меня бывают припадки сентиментальности, -улыбнулся Гарин-Михайловский.
- впрочем, если вам эти часы девать некуда, мы отдадим их рабочим.
72. "Чай, жена она мне"
В одну из январских ночей 1856 года Горький шел по Предтеченской
(ныне Некрасовская) улице, как вдруг заметил, что какой-то мужчина
бьет женщину
- Это вы кого Бьете? - не выдержал Алексей Максимович,
- Да жену
- Что же это вы ее на улице бьете?
- А что?
- Да люди видят, и погода скверная.
- Дома-то, конечно сподручнее, но мне в депо надо Дежурю я сегодня.
А ты, корова, вставай иди домой, завтра я тебе додам. Долго не забудешь.
Иди.
Женщина ушла.
- Господин! -муж повернулся к Горькому - Дайте двугривенный, просил
у этой ведьмы - не дала
- Дам. А сколько вы возьмете, чтобы завтра ее не бить.
- Как? Совсем не бить?
- Нет, вы обещали ее завтра доколотить Не доколачивайте, а возьмите
с меня деньгами.
- Вообще-то баба она хорошая. Шестой год душа в душу живем. Мне
ее тоже жалко. Полтину дадите?
- Извольте. Не будете бить ее завтра?
- Ни-ни. Что я, зверь какой стану ни стого ни с сего человека терзать.
Чай, жена она мне.
Примечание: Цифрами наверху обозначены страницы с анекдотами.
